Станислав Ежи Лец. «Новые непричесанные мысли» .

Станислав Ежи Лец.
«Новые непричесанные мысли»

Я верю, что придет на земле конец органической жизни, но, конечно, не организационной.
Сатира нигде не может сдать экзамена, в экзаменационных комиссиях сидят ее объекты.
Правду держат под замком, как величайшее сокровище, те, кто меньше всего ее ценят.
Что ты скажешь на это, физика? Трения между людьми ведут к охлаждению отношений.
Встречаются дальтоники, не различающие цвета, но различающие оттенки.
Догматы — гарантия прогресса. Интерпретировать их опасно, нужно ломать.
Временами несгибаемая позиция — результат паралича.
Мне ставят его в пример: «Он мыслит, как мы мыслим».
Человек, не имеющий жалости, должен молиться о ней.
Обращаясь к карликам, нужно низко кланяться.
Искусство было его страстью, Преследовало его.
И кнут зацветает, попав в подходящую почву.
Чем ниже падаешь, тем меньше ощущаешь боли.
Не следует двигаться с мертвой точки за счет живых.
Когда ошибки станут реже, они будут больше цениться.
Трудно гладить зверя, если он в человечьей шкуре.
Нельзя лишить слова того, кто молчит.
Когда мы заселим пустыни, исчезнут оазисы.
У свободы извращенные вкусы, она поддается своим противникам.
Справедливость должна быть всегда на своей стороне.
Там где все поют в унисон, слова не имеют значения.
всегда следуй за стрелкой компаса, она всегда знает, когда дрожать.
Человек не одинок! Кто-то его стережет.
И размеры вселенной станут военным секретом.
Можно оказаться на дне, не достигнув глубины.
Кое-кому только счастья не хватает до счастья.
Где клады мудрости? Обычно там, где её закопали.
Хлеб открывает каждый рот.
Жаждешь крови? Стань блохой.
Глупость данной эпохи такой же ценный урок для следующей, как и мудрость.
Бессонница — болезнь эпох, когда людям велят на многие вещи закрывать глаза.
Помните, что цена, которую нужно платить за свободу, падает, когда растет спрос.
Пегасу даны крылья, чтобы он меньше брыкался.
Иметь бы столько слушателей, сколько подслушивающих.
Не обязаны много говорить те, кто может приказывать жестами.
Люди родятся по общественному заказу, но по личной инициативе.
Не доверяйте людям! Они способны на великие дела.
Есть плодородные пески, рождающие страусовы головы.
Я не считаю, что владелец одной души — «мелкий владелец».
Может ли съеденный миссионер считать свою миссию выполненной?
Если бы зверь убивал умышленно, это был бы человеческий рефлекс.
Просто верить не хочется, что обычно никто не знает подробностей.
Дорожные знаки могут превратить дорогу в лабиринт.
За вины отцов награду получают часто только сыновья.
Когда говоришь «Нет святых», обижаются даже атеисты.
Незнание закона не освобождает от ответственности, но знание — часто.
Нет таких глупых, которые время от времени не притворялись бы таковыми.
Техника дойдет до такого уровня, что человек сможет обойтись без себя.
Помните, что и неверие может быть чьим-нибудь святым чувством. Не оскорбляйте его.
Мир совсем не сошел с ума, хотя он и не для нормальных людей. Он для нормированных.
«Я поэт завтрашнего дня!» — молвил он. «Поговорим об этом послезавтра!» — ответил я.
Следует обнажать человека, не показывая при этом его грязного белья.
Можно и наяву видеть сны, нужно лишь время от времени жмурить один глаз.
Все кандалы мира составляют одну цепь.
Настоящий враг никогда тебя не покинет.
Нет возврата в пещеры! Нас слишком много.
Следы многих преступлений ведут в будущее.
Сила искусства: его героем может быть трус.
Берегитесь тех, от которых нельзя скрыться.
И висельник может колебаться не в ту сторону.
У человека тогда нет пути к отступлению, когда его нет и у противника.
Не обязательно творить положительных героев, достаточно их назначить.
Я не согласен с математикой. Считаю, что сумма нолей — грозная цифра.
По очереди, по очереди! Задолго до того, как подумали об искусственном создании человека, уже умели его искусственно умерщвлять.
Новых направлений нет, есть единственное: от человека к человеку.
Тому, кто раз был памятником, потом трудно быть даже натурщиком.
У народа может быть одна душа, одно сердце, одна грудь, которую он подставляет. Беда если у него только один мозг.
Не встречайте людей с распростертыми объятиями, не помогайте им распять вас.
Что за льстецы, эти сатирики! Они позволяют высмеивать такие добродетели народа, которых у него нет.
Трудно разобрать, кто добровольно плывет по течению.
Чем более хрупки доводы, тем тверже точка зрения.
На человечьей коже всем можно записать — пока она на человеке.
Актер должен иметь, что сказать, даже если у него роль без слов.
Власти переходит из рук в руки, чем из головы в голову.
Иногда кажется, что в нас живет некто, поселившийся по распоряжению властей.
Оказавшись в одной яме с волком, не показывай ему своего пренебрежения.
Ну, пробил головой стену. И что же ты будешь делать в соседней камере?
Мысль бессмертна, при условии, что она все время рождается заново.
Когда падают головы, не опускай своей.
Чтобы быть собой, нужно быть кем-то.
Мудрость должна быть в изобилии, ведь ей мало кто пользуется.
Кто пережил трагедию, тот не был ее героем.
Мораль падает на все более комфортабельное ложе.
Когда человек покорить межчеловеческое пространство? Чужая неграмотность тоже мешает писать.
Многие железные репертуары должны пойти на слом.
Сколько соловьев должен проглотить хищник, чтобы запеть по-соловьиному?
Жизнь принуждает человека многое делать добровольно.
У людей запоздавший рефлекс: понимают только следующие поколения.
Отсутствующие всегда не правы, но очень часто они сохраняют жизнь.
Он был прогрессивно-религиозным. Соглашался, что человек произошел от обезьяны, но уточнял — от обезьяны, спасшейся в Ноевом ковчеге.
Случается, что время замораживает людям кровь в жилах, — чтобы не разлагались.
Первый, понявший остроту, имеет достаточно времени, чтобы претвориться непонимающим.
Дни наши считанные — статистиками.
Иногда легче дать премию, чем признать правоту.
Настоящий мученик тот, кому отказывают даже в этом звании.
Не поручайте саперам разряжать человеческие комплексы.
Трудно смотреть сквозь пальцы на тех, кто заслоняет нам ими глаза.
Дон-Кихоты, атакуйте ветряные мельницы только при попутных ветрах!
Микрофон не должен удивляться, что на него плюет тот, кто говорит в него.
Действительность можно изменить, фикцию нужно все время придумывать заново.
Ничто в природе не исчезает, кроме исполнившихся надежд.
И маятник идет в ногу со временем.
Сны зависят от положения спящего.
«Мойте уши!» А вдруг пробьет час.
Многие караульные далеко зашли, делая пару шагов, туда и обратно.
Сбываются самые смелые мечты, пришло время на несмелые.
Ложь упряма. Разоблаченная, она думает, что стала правдой.
Помните, у человека нет выбора, он должен быть человеком.
Прямолинейные, будьте осторожны на поворотах!
Сыграв свою роль, актеры сходят со сцены, в театре.
Литература факта? Некоторые факты не желают её.
Хироманты выкручиваются: «Нельзя гадать по грязным рукам».
Совесть у него была чистая. Не бывшая в употреблении.
Люди все ближе друг другу — мир перенаселяется.
Кто слышит, как трава растет? Косцы.
Шутовским колпаком нельзя кланяться.

Перевод М. Геллера.

---

Станислав Ежи Лец. (Stanisław Jerzy Lec)
7 мая 1966 года в Варшаве умер Станислав Ежи Лец — поэт, сатирик, автор известнь переведенных на многие языки афоризмов — «Непричесанных мыслей». Широкую известность в Польше и за рубежами принес Лецу именно этот наиболее лапидарный литературный жанр — одна самых древних форм, которой дорожили и античные философы (Еврипид, Сенека), и французские афористы века Разума (Ларошфуко, Шамфор). Лец довольно поздно обратился к этой литератури форме, блеснув в ней необычайной оригинальностью и став ее единственным и неповторимым мастером. Первая книжка «Непричесанных мыслей» вышла в 1957 году. До нее было двадцать пять лет поэтической и сатирический деятельности.
Станислав Ежи Лец родился во Львове в 1909 году. Окончив школу (учился во Львове и Вене), поступил в Львовский университет, где занимался на факультете польской филологии и на юридческом факультете. Первые стихотворения начал публиковать в 1929 году. Два. года спустя прин участие в организации левого журнала «Трыбы» («Шестерня»). Окончив в 1933 году юридический факультет, Лец переезжаеет в Варшаву. На последующие годы приходится период его наиболее плодотворной и активной довоенной общественной и творческой деятельности. Лец публикует сборник лирических стихотворение («Краски», 1933) и два томика сатирической поэзии («Зоо», 1935 и «Патетические сатиры», 1936), сорудничает с такими революционными журналами, как «Левар» («Рычаг») и «Дзенник популярны», вместе с Леоном Пастернаком, организует литературное кабаре «Театр огольцов», которое после нескольких представлений было закрыто властями, участвует в знаменитом -львовском Съезде работников культуры (1936 год), созванном по инициативе Коммунистической партии Польши и ставшем мощным протестом писателей и артистов против фашизации Польши: Опасаясь ареста, Лец после закрытия «Дзенника популярного» выезжает из Польши. По возвращении он некоторое время работает в провинции, проходит адвокатскую стажировку. Поэт не прекращает, однако литературной деятельности, сотрудничая, в частности, с сатирическим еженедельником «Шпильки»
В начале польско-германской войны Лец уезжает в родной Львов. Здесь печатается в журнале «Новевиднокренги». После нападения гитлеровцев на Советский Союз и оккупации Львова пережив самый драматический период в своей жизни. Арестованный гитлеровцами, он бежит из концлагеря пробирается в Варшаву, где включается в подпольную работу, вступает в Гвардию Людовую, издает нелегальные журналы «Жолнеж в бою» и «Вольны люд». В 1944 году, как солдат первого батальона Армии Людовой, участвует в партизанских боях в лесах Люблинщины. После освобождения Люблина майор Лец вступает в ряды Войска Польского. За участие в движении Сопротивления был награжден самыми высокими орденами. В 1945 году помогает возобновить публикацию сатирического еженедника «Шпильки». Издает цикл стихов о годах партизанской борьбы «Полевой блокнот» (1946) и новые сборники сатирических произведений и фрашек («Прогулка циника», 1946, «Жизнь — фрашка». В 1950 году выходят из печати «Новые стихотворения».
Несколько лет Лец работал в польской миссии в Вене, а затем прожил два года в Израиле. Написанные в этот период стихотворения собраны в томе «Иерусалимский дневник» (1955). Вернувшись на родину, Лец целиком отдается литературной деятельности. Публикует сборники «Из тысячи и одной фрашки» (1959), «Издеваюсь и спрашиваю, как пройти» (1959), «Каину и Авелю», «Объявление о розыске» (1963), «Поэмы, готовые к прыжку» (1964). Прежде всего, однако, восхищает своими блестящими афоризмами, которые публикует в журналах «Свят», «Диалог», «Пшеглёнд культуральный», а затем издает в нескольких сборниках. Последний из них («Новые непричесанные мысли») вышел из печати за несколько дней до смерти писателя.
Стихи Леца с самого ночала отличались изысканностью и нацеленностью интеллектуального содержания. Поэт не чуждался актуальных проблем, целиком, без остатка отдал он свое творчество делу борьбы за прогресс, за социальную справедливость. Лирика, сатира, фрашки, солдатские прибаутки в партизанских стихах, даже эпика — многообразен был арсенал поэтических средств, используемых Лецом. И при этом его стихи всегда отличались особым, индивидуальным, метким и блестящим стилем, технической виртуозносп ю и богатством словаря. Подлинным сюрпризом для читателей оказались, однако, афоризмы Леца — удивительно точные, проницательные, веские в своем морально-философском подтексте. Создавая их, поэт проявлял неисчерпаемую изобретательность. Продолжая традиции этого почтенного, но и эфемерного жанра, Лец оживил свои афоризмы духом нашего времени, сумел стать глашатаем не только «вечных», но и сегодняшних мыслей, выражающих чувства и опыт людей нашей эпохи, современного человека. Рационализм поэта, его критицизм, отношение к морали и понимание истории выражают рефлексии мыслителя второй половины XX века.
Афоризмы Леца легче цитировать, чем анализировать. Острый юмор, игра слов, умственные сцепления, все это затрудняет этот анализ. Именно этим, по-видимому, объясняется то, что было в сотни раз больше энтузиастов афоризмов поэта, чем критиков, изучавших своеобразное литературное творчество. Мы часто встречаем на страницах сатирических журналов разного рода афоризмы. Но по сравнению с максимами Леца все они выглядят бледно. И, быть может, нет преувеличения в произнесенных на похоронах словах, что со времен Ларошфуко европейская литература не знала такого замечательного мастера афоризма.
Афоризмы Леца не были рассчитаны на избранных. Они понятны всем. Я имел случай убедиться в том совсем недавно, уже после смерти поэта. Я читал его сентенции группе сельской молодежи, собравшейся на вечер в одной из маленьких деревень, в тех самых восточных районах Люблинщины, в которых более двадцати лет назад партизанил Лец. Оживление, громкий смех, бешеные аплодисменты, которыми зал реагировал на каждый прочитанный афоризм, убедили меня в том, что мы имеем дело с наиболее доходчивым видом искусства, в котором собран древний опыт народной мудрости. Суть этой мудрости заключается, между прочим, и в том, что, провозглашая ее сегодня, мы убеждены в ее актуальности, мы понимаем, что она живет долго, иногда — вечно. «Некоторые пророчат мне временную злободневность. Они думают, что я пишу о них», — гласит одна из максим Леца. Нет сомнения, что человеческие дела, о которых писал автор «Непричесанных мыслей», гораздо шире. Я не удивился поэтому, когда на вопрос, поставленный одним из литературных журналов, какое из современных произведений сохранит свою актуальность через пятьдесят лет, кто-то из писателей ответил: максимы Леца. Мир меняется, трудно угадать, что будет через пятьдесят или сто пет. Но человек меняется медленнее. Мы читаем Ларошфуко, как нашего современника. Я думаю, что точно также через несколько сот лет будут читать Леца.
РИШАРД МАТУШЕВСКИЙ.
1966.